В начале этого года Следственный комитет отказал экс-кандидату в депутаты думы Иркутска, руководителю известного в Приангарье приюта для женщин "Мария" Наталье Кузнецовой в возбуждении уголовного дела. Кузнецова заявила, что отказаться от участия в выборах в сентябре 2019 года ее вынудили угрозы известного в области политика подкинуть ее сыну наркотики. В ситуации разбирался корреспондент Сибирь.Реалии.
Сын или кресло депутата
В конце сентября директор кризисного центра для женщин "Мария" в Иркутске Наталья Кузнецова заявила, что накануне выборов депутатов в городскую думу ее вынудили снять свою кандидатуру под угрозой задержания сына-подростка якобы за распространение наркотиков. По словам Кузнецовой, 28 августа к ней приехал депутат Законодательного собрания Иркутской области Антон Красноштанов, по телефону перед этим пообещавший стать меценатом кризисного центра. Когда они остались наедине в кабинете Натальи, "благотворитель", по словам Кузнецовой, сменил тему разговора и стал настойчиво предлагать ей снять свою кандидатуру с выборов до того, как начнется предварительное голосование, поскольку выборы "все равно нечестные".
– Он предложил мне 350 тысяч рублей за отказ от участия в выборах. Когда я отказалась, достал телефон, набрал какой-то номер и передал мне трубку. Сказал: "У вас же свои дети есть" – и молча телефон поднес. Я услышала дрожащий голос своего 16-летнего сына, который сообщил, что его могут задержать за наркотики. У меня в голове – пожар! Конечно, я сильно испугалась за сына. Нет, в нем самом я не сомневалась, но и в том, что угроза реальная – в этом я тоже была уверена. Красноштанов говорит: "Вот шаблон, переписывайте своей рукой". Я переписала текст заявления о снятии с выборов. Мы тут же поехали с ним на его машине до избирательного участка, где я подала заявление, – вспоминает Наталья. – Позже сын мне объяснил, что перед тем нашим с ним "разговором" к нему подошли два человека в обычной одежде, не в форме, спросили, что его могут задержать за наркотики, а потом попросили повторить это в телефон.
– До этого эпизода вы были знакомы с Антоном Красноштановым?
– Нет, я его не видела, мы первый раз встретились и познакомились именно тогда. За неделю до приезда он позвонил в центр, не называя своего имени, сообщил, что хотел бы помогать нашему делу, и договорился о встрече. Потом позвонил в день приезда заранее, и девочки-волонтеры его впустили ко мне в кабинет.
После заявления в избирательную комиссию о снятии кандидатуры Кузнецова заявила об угрозах в Следственный комитет и полицию, затем повторно поехала в избирательную комиссию и сообщила о шантаже, из-за которого была вынуждена снять кандидатуру. После восстановления в списках кандидатов директор "Марии", по ее словам, заметила слежку, к ней подходили незнакомые люди с требованиями "вести себя тихо". В итоге Наталья вместе с сыном и дочерью 8 сентября – накануне единого дня голосования – уехала из Иркутска. Когда они вернулись, оказалось, что прямо в день отъезда ее во второй раз сняли с выборов.
– Второй раз с выборов меня сняли по заявлению другого кандидата Светланы Кузнецовой – якобы не доказано, что в первый раз я снялась с выборов под давлением. Узнала об этом от друзей, которые не увидели меня в списках кандидатов, и что-то исправлять было поздно. Да, можно было начать разбираться с избиркомом постфактум, но на тот момент уже сил не было еще и на эти суды, – признается Кузнецова.
Уже после выборов, говорит Кузнецова, ей стали звонить незнакомцы, угрожать и требовать забрать заявления из полиции и СК.
В приемной депутата Заксобрания Приангарья Антона Красноштанова пообещали передать ему просьбу редакции сайта Сибирь.Реалии о комментарии, но дождаться какого-либо ответа нам не удалось. Брат Антона Красноштанова Дмитрий Красноштанов в разговоре с редакцией сайта Сибирь.Реалии назвал все происходящее "происками политических конкурентов". По его словам, "если бы история произошла на самом деле, то этим бы уже занимались различные ведомства". Следственный комитет по Приангарью делом занимался, больше двух месяцев проводя доследственную проверку. Однако на прошлой неделе в ведомстве сообщили, что проверка закончена – уголовное дело решено не возбуждать за "недостаточностью улик", говорит Кузнецова.
По итогам выборов в думу Иркутска, состоявшихся 8 сентября 2019 года, депутатом по округу №1 стала Светлана Кузнецова, кандидат от партии "Единая Россия" и помощник депутата Госдумы Алексея Красноштанова, отца Антона и Дмитрия Красноштановых. Стоит отметить, что это не единственная победа семьи политиков – по округу №3 победил Дмитрий Ващук, также помощник депутата Госдумы Алексея Красноштанова и кандидат от партии "Единая Россия", а по округу №5 иркутским депутатом стал Леонид Усов, тоже кандидат от ЕР и помощник депутата Госдумы Алексея Красноштанова. Четвертая победа – в округе №6 депутатом стал Дмитрий Красноштанов, также кандидат от "Единой России", директор "Специализированной передвижной механизированной колонны-7" и сын депутата Госдумы Алексея Красноштанова.
– Наталья, а как шло следствие, к вам приезжали следователи?
– Нет, я сама туда регулярно ездила, давала показания. У нас была очная ставка с Антоном Красноштановым. Но сюда, на место преступления, так сказать, они ни разу не выезжали.
– То есть в центр следователи не приезжали? Опросить соседей, свидетелей?
Антон Красноштанов в кризисном центре "Мария"
– Приезд Красноштанова сюда подтвержден. Мне же удалось сфотографировать его на телефон, когда он сидел за моим столом. Все фото я предоставляла следствию.
– А на очной ставке сам Антон Красноштанов не признал, что он был в вашем центре?
– Он изначально не отрицал, что был, но отрицал все остальные действия – угрозы, шантаж. Заявил, что просто приехал, чтобы помочь центру. Деньги он так и оставил на моем столе – все 350 тысяч рублей. В тот момент мне просто не до них было, а теперь их возвращением занимается мой адвокат. Пока безуспешно.
– Подавать жалобу на решение СК будете?
– Не знаю, это сильно сказывается на работе центра… У меня уже выпало два месяца работы. И очень все это вымотало меня эмоционально. Почти два месяца люди, которые лежат в центре, которыми надо заниматься, ждали меня, а у меня все силы ушли на эти разбирательства. И есть ощущение, что если я не отступлю, работать центру не дадут – уже сейчас нас замучили проверками.
Приют "Мария"
Некоммерческая организация "Иркутский региональный центр социально-правовой помощи", известная в Приангарье как приют для женщин с детьми "Мария", работает в Иркутске восемь лет. Его основная задача – помощь женщинам, попавшим в трудную ситуацию, в том числе несовершеннолетним матерям из детдомов.
– Почему в 2011 году вы решили открыть подобный центр?
– Я только родила младшего ребенка, дочь, и, видимо, сработало что-то эмоциональное. Во-первых, у меня своя личная история есть: в 20 лет сама молодой мамой стала, жила в домашнем насилии, на своем опыте знаю все эти истории. К тому времени я давно это пережила, видимо, пришло время что-то сделать для других женщин.
Подопечные кризисного центра для жертв семейного насилия "Мария" в Иркутске
Сначала я начинала как волонтер в этой сфере. Обратилась ко мне девушка за помощью. Мы несколько человек собрались, помогли ей. А просьбы продолжились, мы собирали вещи для жертв домашнего насилия, я дома их сортировала, мы их развозили. Самих женщин укрывали: где-то я с друзьями договаривалась, на дачах, у кого-то жилье было свободно. Как НКО оформились, когда под присмотром уже не одна девушка была. Подопечных стало много, когда сарафанное радио подключилось: мой телефон стал по городу "гулять", звонили незнакомые женщины, просили о помощи. Через год-полтора наша небольшая команда – я, юрист и психолог – пришли к выводу, что нужно более комплексно к работе подходить: нужно отдельное помещение, собрать профессионалов. Оказалось, эта проблема в нашем городе очень актуальна.
Сначала мы квартиру сняли на личные деньги, потом один человек в качестве помощи выделил нам свое помещение: мы платили коммуналку и минимальную ренту. Позже он его выставил на продажу, мы начали искать другое здание, постоянное. Вот это помещение нам город выделил в 2015 году, но надо менять – из этого "выросли". Будем пытаться привлекать коммерческий сектор, искать помещение и просить помогать нам с арендой.
– Из помещения центр "вырос", потому что о вашей работе стало многим известно? Или потому что домашнего насилия стало больше?
– Я бы не сказала, что в Иркутске о нашем центре и вообще о проблеме домашнего насилия часто говорят. Хотя проблем все больше. Если года два назад у меня не было ни одной пожилой женщины в центре, то сейчас у нас живут три бабушки, две из них пострадали от рук собственных детей. Третьей старушке, когда она переехала к дочери, зять сказал, что "если ты не съедешь отсюда, я тебя прибью". Она пришла к нам. А пожилому человеку вообще в такой ситуации некуда деваться.
И более изощренным домашнее насилие стало. Все восемь лет работы сотрудникам центра периодически угрожают бывшие мужья или другие члены семьи, от которых сбежали подопечные приюта. Но раньше у меня никогда не было такого, чтобы насильники воровали детей, накидывались на волонтеров центра, устраивали дебош прилюдный – а сейчас это часто происходит. Я вижу, что с каждым годом ухудшается ситуация.
Подопечные кризисного центра "Мария" в Иркутске
– Работа центра ведется только на пожертвования?
– Да, только на пожертвования. Все держится на пожертвованиях и волонтерах: люди приезжают, помогают, поддерживают.
Сейчас у нас основная деятельность – это защита от домашнего насилия. Убежище уже есть, но надо добавить психологическую и юридическую помощь пострадавшим и их союзникам – объяснять, как пошагово помогать женщинам, что делать в ситуации насилия, куда идти, как грамотно писать заявление, какие медицинские справки собирать. Мы запустим курс самообороны для женщин и детей.
Работа таких центров важна еще и потому, что очень часто абьюзеры отсекают круг возможных помощников, и женщинам просто не к кому обратиться с просьбой о простом сопровождении в суд или полицию. Когда к нам пришла эта женщина, призналась, что "даже попросить некого о помощи", мы ездили с ней на встречу с детьми, я ее сопровождала. А родственники отстранились, сказали, что "мы в это ввязываться уже не хотим". Потому что он и родственникам угрожал. И к тому моменту все уже настолько отошли от ситуации, что она реально одна осталась. И такое очень часто бывает.
Жертвы часто и сами выходят вновь на контакт с абьюзером. Ведь после конфликта абьюзер тут же меняет свою систему поведения, начинает уговаривать, говорить о любви, давить на болевые точки, шантажировать детьми. Сейчас мужья после нападения чаще и активнее стали использовать аргумент "мол, я заберу у тебя детей". А у нас многие женщины юридически неграмотны, к сожалению. И особенно уязвимы, когда в декрете. И он говорит: "Вот теперь у тебя жилья нет, работы нет, ты в декрете. Суд отдаст детей мне, потому что у меня заработок, потому что у меня квартира, я смогу детей содержать, а ты – нет". И этот шантаж очень часто срабатывает. Она начинает пугаться, думать, что реально отберут детей. Хотя это совсем не так. А женщины на этот шантаж часто ведутся, не зная своих прав.
Сейчас как раз в центре живет женщина, с которой мы выиграли суд о месте жительства детей – судья постановил, что они должны жить с матерью. Но ее бывший муж снова выкрал детей. Исполнительные приставы сейчас отказываются ехать и у него их забирать. Мы снова написали заявление в суд о том, чтобы принудительные меры были исполнены, чтобы детей немедленно забрали и передали матери. Кроме того, их отец набросился на меня, когда я ее сопровождала, нанес мне побои – по голове ударил, были синяки, ссадины, сотрясение. Я написала на него заявление. Еще предстоит суд по этим побоям. И вот пока мы добиваемся нового исполнителя, чтобы детей все-таки изъяли и передали матери, он с нами судится о том, что она якобы не исполняет свои обязанности, и снова выкрал детей. Долгая, судя по всему, история будет.
– За 8 лет работы скольким подопечным центр помог?
– Если не только живущих брать, а еще и тех, кого мы сопровождаем, в год где-то 300–400 человек в среднем. Большинству женщин есть куда пойти, но им требуется сопровождение, юридическое, психологическое. В этом случае мы пишем вместе заявление, ходим во все учреждения вместе, чтобы она знала, как правильно действовать, сопровождаем ее и в судах, дома.
Подопечные кризисного центра для жертв семейного насилия "Мария" в Иркутске
Постоянно в центре живет около 10 человек. 15 – максимум, иначе уже переполненность будет, тяжело регулировать работу. Больше, только если была бы площадь другая и возможность нанять профессиональных специалистов, не только волонтеров привлечь.
– На время следственных действий вы работу центра на кого-то из подчиненных оставили?
– Как таковых подчиненных у меня нет. Работают только волонтеры. На время моего отъезда общественники помогали: выезжали, созванивались с девчонками. Сейчас в центре живут шесть женщин и десять детей.
– Вы больше не собираетесь участвовать в каких-либо выборах?
– Собираюсь. От выборов меня это не отпугнуло, просто я учту все свои ошибки, ведь до этого я никогда в выборах не участвовала. Во-первых, мы будем проводить другую агитацию. До того момента я думала, что наша работа – это лучшая агитация, когда тебя знают в районе, когда люди, с которыми ты работаешь… Весь округ ходил к нам за вещами, мы помогали все эти годы людям. И я думала, что это лучшая реклама, когда люди реально знают о тебе. Но оказалось, что все не так.
– Ваша история на этих выборах особая, но на всех выборах было множество и привычных уже нарушений: вбросы, карусели и т.д. Вы не предполагали, что политика – это такое вот дело, вас это не смущало?
– Это всех смущает, меня в том числе. Как с этим бороться, я, к сожалению, не знаю. На самом деле завалены были и полиция, и суды жалобами на ход выборов. Наверняка их рассматривали, но я не знаю, каковы результаты. В этом году я слышала, что у нас даже судей выделяли отдельно на то, чтобы они занимались этой работой, потому что суды засыпаны были бумагами по выборам, заявлениями. Но итоги их работы широко не объявлялись.
– Как ваш сын пережил всю эту историю?
– Первые месяцы, когда сын вернулся к учебе, мы нервничали, осторожничали. На время следствия меры предосторожности соблюдали на всякий случай, потому что мало ли что, угрозы продолжались. А так в плане психологического климата в семье, наоборот, это нас больше как-то сплотило, мы ближе друг к другу стали, – говорит Кузнецова.