Моя бабушка Наташа никогда не называла себя жертвой репрессий, говорила лишь, что всю жизнь не жила, а мучилась и не понимала за что. Судьба не раз испытывала не только ее, но и несколько поколений семьи Аболдиных, старообрядцев и кулаков, до конца жизни не отступавших от своих убеждений и традиционного образа жизни. Правда, у "судьбы" в данном случае есть конкретные имена и фамилии, а вот имена и судьбы жертв часто в нашей истории остаются неизвестными.
Наташа
Моя бабушка родилась в 1927 году, а через пять лет от голода и тифа умерла ее мама. В этот момент девочка оказалась в объятьях умирающей, ее руки закоченели, и ребёнка с трудом освободили. Так в доме больше не осталось взрослых женщин. За Наташей и ее младшим братом Мишей мог приглядывать только дед по материнской линии. Отец Ефим был вынужден очень быстро жениться. Семья успела пожить и в Большой Речке Троицкого района, и в Бийске, и в Горной Шории, жили на приисках, но с началом войны, когда отец ушёл на фронт, а маленькая Наташа в возрасте 12–13 лет осталась в доме с мачехой, места здесь ей не стало. Умер от побоев и голода маленький брат Мишенька. Однажды Наташа пришла домой и незнакомая женщина вынесла ей маленький чемоданчик – дом был продан, идти некуда.
Ребёнка без родителей забрали в трудовую колонию, где царили поистине тюремные порядки. Детей строили в колонну, отправляли собирать в поле колоски. За это они получали кусочек хлеба и ложку мёда. Сами строили шалаши и жили в них. Лоскуты недавно содранной коровьей шкуры выдавались вместо обуви. В жару они засыхали, становились жесткими, в кровь стирали ноги. Никаких медикаментов здесь не предусматривалось, а подгоняли детей зачастую плетью. В колонии на руках делали татуировки. Наташа не избежала этого, хотя вырывалась и плакала. На ее руке появилась буква Т (Таля, так ее там звали).
И все же ей удалось освободиться из этого ада. Раскулаченные и высланные с Алтая в Колпашевский район деды написали письмо, разыскали ее, несмотря на то что жили в ссылке, где пришлось все начинать с нуля. Так Наташа оказалась у Климентия и Екатерины Аболдиных. Эти рассказы я слышала с детства, но чтобы воссоздать биографии целой семьи репрессированных, некоторые из которых даже не успели оставить потомков, потребовался месяц неотрывных поисков в ведомственных архивах, архивах "Мемориала", альбомах разбросанных по стране родственников, сбор их воспоминаний.
Климентий и Екатерина
В возрасте почти 60 лет по Постановлению СНК и ЦИК СССР от 1 февраля 1930 года Климентий Никифорович и Екатерина Ивановна были признаны "кулаками". 12 декабря 1931 года они были осуждены и отправлены на спецпоселение в Томскую область.
"Кулаками" Аболдиных признали, поскольку в семье имелась сеялка, был "крестовый" резной дом, построенный и украшенный силами деда. Его потом будут использовать под сельсовет. А еще была у деда деревянная мебель, ели на белых скатертях. Были коровы и лошади, но наемных работников не привлекали, сами занимались хозяйством. В архиве хранятся документы исполнительного комитета Троицкого районного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, по которым житель села Шершниха Климентий Никифорович Аболдин был лишен избирательных прав в перевыборную кампанию 1930–1931 годов. Причина – эксплуатация сельхозмашин – 1/2 молотилки и сортировки. Хозяйство Аболдина было отнесено к третьей группе кулацких, семья выселена в Нарым под надзор Колпашевской комендатуры. На момент раскулачивания в хозяйстве числится дом, амбар, баня, четыре лошади, две коровы, овца, 1/3 молотилки, 1/2 сенокосилки, 1/2 сноповязалки, два воза сена, 12 возов соломы, 35 пудов пшеницы, 10 пудов овса, 15 пудов муки, плуг, борона, три телеги, три хомута, двое саней, два пуда мяса (пуд равен 16 кг).
Из вещей взять смогли только крест, икону и мешок с сухарями. Шли пешком.
В семье было семеро детей. Младшему – четыре года. В поселении разговаривать с ними никто не мог, было запрещено, не было дома и еды. Весной все деревья стояли без коры, потому что люди их уже успели ободрать. Когда Екатерина Ивановна пыталась подобрать в помойке зелёный капустный лист, на неё натравливали собак. Но семья справилась и с этим. На новом месте старики подняли хозяйство, хотя большую часть продуктов приходилось сдавать в колхоз, детям с коровы досталась лишь кружка молока. Даже в ссылку к дедам Наташа отправилась с радостью. Эти люди умели организовать хозяйство, наладить жизнь. Пешком и на подводах, в рваных валенках, в которые изнутри подкладывали кору, чтобы не попадал снег, она дошла.
От бабушки Наташе достались старопечатная книга святителя Иоанна Златоуста и медный старообрядческий складень с изображением Николая Чудотворца гуслицкого литья. Такие покупали старообрядцы-поповцы. Бабушку Екатерину часто называли "полячкой", для старообрядцев это означало, что семья в период раскола бежала в Польшу, а оттуда уже шла на Алтай. Вся семья уже несколько веков не понаслышке знала, что такое гонения.
Жизнь Климентия закончилась в селе Тискино Колпашевского района. После смерти жены Екатерины его забрала к себе дочь. Он умер в возрасте 102 лет и похоронен там же в Тискино.
Григорий
О Григории Аболдине, родном брате Климентия Никифоровича, до июня 2021 года мы в семье даже не слышали. Одно единственное сохранившееся письмо из семейного архива открыло новую историю, а Красноярский "Мемориал" и ведомственные архивы позволили понять, как еще одного человека из ветки Аболдиных перемолол ГУЛАГ. На момент ареста 2 апреля 1933 года Григорий жил в посёлке Шора Таштыпского района. Сейчас это небольшой посёлок в горах, где всего-то около 200 человек. Никаких ярких сражений в гражданскую войну здесь не было, это горное место, тайга. Но Григорий был арестован за "антисоветскую агитацию" по статье 58.10. В последнем ответе УМВД по Красноярскому краю добавлен ещё пункт 11. Семья знала по слухам, что арестовали его на молении.
Среди оцифрованных архивов Красноярского "Мемориала" обнаружился очень ценный для меня документ из обзора информационно-статистического подотдела Хакасского окружного ВКП (б). Заведующий подотделом по фамилии Мацкий в 1928 году пишет сообщение "О старообрядческих поселениях Хакасии": "На территории округа в Таштыпском районе в посёлках Б.Бор и Санаровском имеется одна община старообрядцев. Все члены этой общины прибыли из разных округов, в частности Бийского, в годы революции в особенности после свержения Колчака [...] Аболдин Григорий Никифорович проживает в посёлке Санаровском, ранее проживал в селе Горново Яминской волости Барнаульского округа. По профессии - учитель старообрядческий, этой же профессией занимается и в настоящее время. По социальному положению бывший кулак, в 1920 году состоял в подпольной организации монархистов по свержению советской власти на станции Большая Речка Алтайской железной дороги. При раскрытии организации бежал и скрывался у некоего Подковникова Федула нелегально до 1925 года. В настоящее время ведут агитацию против советской власти, школ и кооперации, предсказывая неизбежность царствования Михаила Романова. [...]
Дело Григория Аболдина хранится Национальном архиве Республики Хакасия, оно групповое и до сих пор засекречено. Несмотря на это, я жду и надеюсь на подробный ответ о его содержании. Но пока я жду, мне не дает покоя мысль, что на самом деле происходило в Большереченском районе? О чем так серьезно пишет Мацкий в своем донесении? Дело в том, что в Большереченском районе борьба с кулачеством за счет инициативных низовых сотрудников велась опережающими темпами. Исследователям удалось воссоздать историческую картину раскулачивания и ликвидации церковного духовенства.
Например, в 1928 году советское правительство выпустило облигации государственного займа для укрепления крестьянского хозяйства. В исполкомы поступали разъяснения, что в сельских районах Алтая раньше других будет проведена подписка на заем. Была развернута мощная пропаганда. Подписывались даже зажиточные крестьяне и кулаки. Но позже среди крестьян прошел слух, что облигации скоро пропадут, а над держателями учинят расправу. Некоторые в панике решили сдать облигации. Для расследования этого дела в Большереченский район прибыли следователи Бийского окружного отдела ОГПУ. Всю ответственность решили возложить на церковнослужителей. В деле все происходящее было представлено как происки контрреволюционной организации в составе 16 человек под руководством священника Алексея Михайловского. Эта организация якобы проводила антисоветскую агитацию в селах, сорвала мероприятия, организованные советской властью. В общем каждый из несогласных теперь попадал под статью 58-11 о контрреволюционной деятельности. Все они были взяты под стражу, получили сроки, многие погибли. В 1993 и 1998 году – реабилитированы.
Григорий Аболдин тоже был реабилитирован. Его брат, который до конца дней своих прожил в Нарыме, об этом уже не узнает, не узнает и сам Григорий. В Ачинской сельхозколонии, по слухам, он вязал сети, но мало что зарабатывал в силу неважного здоровья, на момент ареста ему было уже 52 года, "ходил по стеночке", получал в день всего 100 граммов хлеба. Как закончилась жизнь Григория мы не знаем, ищем ответ на этот вопрос повсюду.
Сейчас на месте колонии стоят поселки Горный, Березовый, Орловка Красноярского края. Мы с мужем проехали их, поговорили с деревенскими жителями, потомками репрессированных, которые до сих пор помнят, как вдоль улицы Центральной тянулись деревянные бараки. Мы посидели в фондах краеведческого музея, поскольку история колонии оказалась практически не описана, максимум можно найти рассказ о славном совхозе "Горный", который дал начало одноимённому посёлку.
Зато в Горном продавец местного магазина без труда вспомнила, где жили репрессированные, да и сама она вышла из такой семьи. На старом кладбище в Солнечном, где хоронили поселенцев Горного, можно найти их могилы. Обычно на металлической табличке выбивали фамилию. Каждый встреченный нами знает, что здесь была "зона" и живут репрессированные. Но фамилию Аболдина в деревнях никто не припоминал, и это объяснимо - он пробыл в этих местах недолго. Уже на следующий день из письма УМВД по Красноярскому краю мы узнали, что 7 января 1936 года его отправили в Розенгартовский лагпункт на ст. Лермонтовка Хабаровского края (ДальЛАГ), а 24 августа 1937 года – в Юхтинскую колонию Амурской области.
На момент этого "путешествия" на восток осуждённому уже 56 лет, до конца срока три года. Я даже знаю, успел ли он обзавестись семьей. В анкете из его дела сказано, что холост. Сколько еще таких людей? Расскажет ли о них кто-нибудь?
А моя бабушка Наталья в Колпашево вышла замуж за Ивана. Он был тоже из ссыльных, сначала выполнял тяжелую работу в колхозе, а потом немцы-переселенцы научили его плотничать, делать мебель. У Натальи и Ивана родилось трое детей: Анатолий, Сергей и Людмила – моя мама. Иван умер в возрасте 32 лет. С тремя детьми Наташа осталась одна. И как-то смогла всех поднять и вырастить.
Я надеюсь, что история моей семьи станет частью музея репрессий "Один дом. Две эпохи", который создается на Алтае, мемориала раскулаченных крестьян в Томской области, "Книг памяти" красноярского "Мемориала". Надеюсь, что все эти проекты состоятся, несмотря на нынешние "войны памяти" и желание многих замалчивать или искажать прошлое. Нам не под силу изменить судьбы репрессированных, но только мы можем вернуть имена и восстановить биографии близких людей.
Наталья Рудакова – журналист
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
